В одной деревне жил шут. Какой-то поп вздумал ехать к нему, говорит попадье:
— Ехать было к шуту, не сшутит ли каку шутку!
Собрался и поехал; шут по двору похаживает, за хозяйством присматривает.
— Бог в помощь, шут!
— Добро жаловать, батюшка! Куды тебя бог понес?
— К тебе, свет; не сшутишь ли шутку мне?
— Изволь, батюшка; только шутку-то я оставил у семи шутов, дак снаряди потеплей да дай лошади съездить за нею.
Поп дал ему лошадь, тулуп и шапку. Шут сел и поехал. Приехал к попадье и говорит:
— Матушка! Поп купил триста пудов рыбы; меня вот послал на своей лошади к тебе за деньгами, триста рублей просит.
Попадья тотчас отсчитала ему триста рублей; шут взял и поехал назад. Приезжает домой, тулуп и шапку положил в сани, лошадь в ограду пустил, а сам спрятался. Поп пождал-пождал, не мог дождаться, собрался и воротился к попадье. Она спрашивает:
— А где рыба-то?
— Какая рыба?
— Как какая! Шут приезжал за деньгами, сказывал, будто ты заторговал триста пудов рыбы; я ему триста рублей дала.
Узнал поп, каковую шутку сыграл над ним шут!
На другой день собрался, и опять к шуту. Шут знал, что поп приедет, переоделся женщиной, взял пресницу и сел под окошко, сидит да прядет. Вдруг поп:
— Бог в помочь!
— Добро жаловать!
— Дома шут?
— Нету, батюшка!
— Где же он?
— Да ведь он, батюшка, с тобой вчерась пошутил да после того и дома не бывал.
— Экой плут! Видно, назавтрее приезжать.
На третий день приехал; шута все нет дома. Поп и думает:
— Чего же я езжу без дела? Эта девка, знать, сестра его, увезу ее домой, пусть зарабливает мои деньги.
Спрашивает ее:
— Ты кто же? Как шуту доводишься?
Она говорит:
— Сестра.
— Шут у меня триста рублей денег взял, так ступай-ка, голубушка, зарабливай их...
— Дак что! Ехать дак ехать!
Собралась и поехала с попом. Живет у него уж и долго.
У попа были дочери-невесты. Вдруг к нему сватовщики — какой-то богатый купец начал сватать дочь за сына. Поповски дочери что-то купцу не понравились, не поглянулись, он и высватал стряпку, шутову сестру. Веселым пирком да и за свадебку. Справили все как следует. Ночью молодая говорит мужу:
— Высади меня в окошко по холсту поветриться; а как тряхну холстом, назад тяни.
Муж спустил ее в сад; женушка привязала вместо себя козлуху, тряхнула — молодой потащил. Притащил в горницу, смотрит — козлуха.
— Ох, злые люди испортили у меня жену-то! — закричал молодой; все сбежались, начали возиться с козлухой; дружки взялись наговаривать, чтобы обратить ее в женщину, и совсем доконали-замучили: пропала козлуха!
Шут между тем пришел домой, переоделся и поехал к попу. Тот его встретил:
— Милости просим, милости просим! — угощает. Шут сидит, ест да пьет; те-други разговоры; он и спрашивает:
— Батюшка, где же моя сестра? Не увозил ли ты?
— Увез, — говорит поп, — да и отдал взамуж за богатого купца.
— А как же, батюшка, без моего спросу отдали ее взамуж? Разе есть таки законы? Ведь я просить пойду!
Поп биться-биться с ним, чтобы не ходил в просьбу. Шут выпросил с него триста рублей; поп отдал. Шут взял и говорит опять:
— Ладно, батюшка, теперь своди-ка меня к сватушку-то; покажи, каково они живут.
Поп не захотел спорить; собрались и поехали.
Приезжают к купцу; тут их встретили, начали потчевать. Шут сидит уж и дивно времени — сестры не видать, и говорит он:
— Сватушка, где же моя-то сестра? Я давно с ней не видался.
Те посемывают. Он опять спрашивает; они и сказали ему, что злы люди похимостили, испортили ее в козлуху.
— Покажите козлуху! — просит шут; они говорят:
— Козлуха пропала.
— Нет, не козлуха пропала, а вы разве мою сестру убили; как сделаться ей козлухой! Пойду просить на вас.
Те ну просить его:
— Не ходи, пожалуйста не ходи просить: чего хочешь бери!
— Отдайте триста рублей, не пойду!
Деньги отсчитали, шут взял и ушел, сделал где-то гроб, склал в него деньги и поехал.
Вот едет шут, а навстречу ему семь шутов; спрашивают:
— Чего, шут, везешь?
— Деньги.
— А где взял?
— Где взял! Вишь, покойника продал и везу теперь полон гроб денег.
Шуты, ничего не говоря, приехали домой, перебили всех своих жен, поделали гроба, склали на телеги и везут в город; везут и кричат:
— Покойников, покойников! Кому надо покойников?
Услыхали это казаки, живо подскакали и давай их понужать плетями; драли-драли, еще с приговорами:
— Вот вам покойники! Вот вам покойники! — и проводили вон из города. Еле-еле убрались шуты; покойников схоронили, сами и ступай к шуту отметить за насмешку; тот уж знал, вперед изготовился.
Вот они приехали, вошли в избу, поздоровались, сели на лавку; а у шута в избе была козлуха: она бегала-бегала, вдруг и выронила семигривенник. Шуты увидели это, спрашивают:
— Как это козлуха-то семигривенник выронила?
— Она у меня завсегда серебро носит!
Те и приступили: продай да продай! Шут упрямится, не продает: самому-де надо. Нет, шуты безотступно торгуют. Он запросил с них триста рублей. Шуты дали и увели козлуху; дома-то поставили ее в горнице, на пол ковров настлали, дожидаются утра, думают:
— Вот когда денег-то наносит!
А вместо того она только ковры изгадила.
Шуты опять поехали мстить тому шуту. Тот уже знал, что они будут; говорит своей жене:
— Хозяйка, смотри, я тебе привяжу под пазуху пузырь с кровью; как придут шуты бить меня, я в те поры стану просить у тебя обедать; раз скажу — ты не слушай, другой скажу — не слушай, и в третий — тоже не слушай. Я ухвачу нож и ткну в пузырь, кровь побежит — ты и пади, будто умерла. Тут я возьму плетку, стегну тебя раз — ты пошевелись, в другой — ты поворотись, а в третий — скочи да на стол собирай.
Вот приехали шуты:
— Ну, брат, ты нас давно обманываешь, теперича мы тебя убьем.
— Дак что! Убьете — так убьете; дайте хоть в последний раз пообедать. Эй, хозяйка! Давай обедать.
Та ни с места; он вдругорядь приказывает — она ни с места; в третий раз говорит — то же самое. Шут схватил ножик, хлоп ее в бок — кровь полилась ручьями, баба пала, шуты испугались:
— Что ты наделал, собака? И нас упекёшь тут же!
— Молчите, ребята! У меня есть плетка; я ее вылечу.
Сбегал за плеткой, стегнул раз — хозяйка пошевелилась, в другой — поворотилась, в третий — скочила и давай на стол собирать. Шуты говорят:
— Продай плетку!
— Купите.
— Много ли возмешь?
— Триста рублей.
Шуты отсчитали деньги, взяли плетку, ступай с ней в город; видят — везут богатого покойника, они кричат:
— Стой!
Остановились.
— Мы оживим покойника!
Раз стегнули плеткой — покойник не шевелится, в другой раз — тоже, в третий, четвертый, пятый — покойник все не шевелится. Тут их, сердешных, забрали и давай самих драть; плетьми стегают да приговаривают:
— Вот вам, лекаря! Вот вам, лекаря!
До полусмерти исстегали, отпустили. Они кое-как доплелись до двора, поправились и говорят сами с собой:
— Ну, ребята, не докуль шуту над нами смеяться; пойдемте убьем его! Чего на него смотреть-то?
Тотчас собрались и поехали; застали шута дома, схватили и потащили на реку топить. Он просится:
— Дайте хоть с женой да с родней проститься, приведите их сюда!
Ну, согласились, пошли все за родней; а шута завязали в куль и оставили у проруби. Только ушли, вдруг едет солдат на паре каурых, а шут что-то и скашлял. Солдат остановился, соскочил с саней, развязал куль и спрашивает:
— А, шут! Пошто залез тут?
— Да вот высватали за меня убегом таку-то (называет ее по имени), сегодня и украли; а отец и хватился, давай искать. Нам некуда деваться; вот мы спрятались в кули, нас завязали да и растащили по разным местам, чтоб не узнали.
Солдат был вдовый, говорит:
— Пусти, брат, меня в куль-от.
Шут упрямится, не пускает. Солдат уговаривать, и уговорил его. Шут вышел, завязал солдата в куль; сел на лошадей и уехал. Солдат сидел-сидел в кулю и уснул.
Семь шутов воротились одни, без родни, схватили куль и бросили в воду; пошел куль ко дну — буры да кауры! Сами побежали домой; только прибежали, расселись по местам, а шут и катит мимо окон на паре лошадей — ух!
— Стой! — закричали семеро шутов. Он остановился.
— Как ты из воды выбился?
— Эх вы, дураки! Разве не слышали: как пошел я ко дну, то сказывал: буры да кауры? Это я коней имал. Там их много, да какие славные! Это что еще! Я дрянь взял — спереди, а там дальше вороные — вот так лошади!
Шуты поверили:
— Спускай, брат, нас в воду; пойдем и мы коней выбирать.
— Извольте!
Всех извязал в кули и давай спускать по одному; испускал всех в воду, махнул рукой и сказал:
— Ну, выезжайте же теперь на вороных!
