Привередница

Жли-были муж да жена. Детей у них было всего двое — дочка Малашечка да сынок Ивашечка. Малашечке было годков десяток или поболе, а Ивашечке всего пошел третий годок.

Отец и мать в детях души не чаяли и так уж избаловали! Коли дочери что наказать надо, то они не приказывают, а просят. А потом ублажать начнут:
 — Мы-де тебе и того дадим и другого добудем!

А уж как Малашечка испривередничалась, так такой другой не то что на селе, а чай и в городе не было! Ты подай ей хлебца не то что пшеничного, а сдобненького — на ржаной Малашечка и смотреть не хочет! А испечет мать пирог-ягодник, так Малашечка говорит: «Кисел, давай медку!» Нечего делать, зачерпнет мать на ложку меду и весь на дочернин кусок ухнет. Сама же с мужем ест пирог без меду: хоть они и с достатком были, а сами так сладко есть не могли.

Вот раз понадобилось им в город ехать, они и стали Малашечку ублажать, чтобы не шалила, за братом смотрела, а пуще всего, чтобы его из избы не пускала.
 — А мы-де тебе за это пряников купим, да орехов каленых, да платочек на голову, да сарафанчик с дутыми пуговками.
Это мать говорила, а отец поддакивал.

Дочка же речи их в одно ухо впускала, а в другое выпускала.

Вот отец с матерью уехали. Пришли к ней подруги и стали звать посидеть на травке-муравке. Вспомнила было девочка родительский наказ, да подумала: «Не велика беда, коли выйдем на улицу!» А их изба была крайняя к лесу.

Подруги пошли в лес, и она за ними. Села с Ванюшкой на травку и стала было ему веночек плести, да позвали ее подружки в коршуны играть, — она побежала, да и заигралась.

Вернулась к брату. Ой, брата нет, и местечко, где сидел, уже остыло, только травка помята.

Что делать? Бросилась к подругам, — та не знает, другая не видела. Взвыла Малашечка, побежала куда глаза глядят брата отыскивать: бежала, бежала, бежала, набежала в поле на печь.
 — Печь, печурка! Не видала ли ты моего братца Ивашечку?
 — Девочка, поешь моего ржаного хлеба, — не брезгуй угощением — тогда скажу.
 — Вот, стану я ржаной хлеб есть! Я у матушки да у батюшки и на пшеничный не гляжу!
 — Эй, привередница, ешь хлеб, а пироги впереди! — сказала ей печь.

Малашечка рассердилась и побежала далее. Бежала, бежала, устала, села под дикую яблоню и спрашивает кудрявую:
 — Не видала ли, куда братец Ивашечка делся?

А яблоня в ответ:
 — Поешь моего кислого яблочка, — может, тогда и скажу!
 — Вот, стану я кислицу есть! У моих батюшки да матушки садовых много — и то ем по выбору!

Покачала яблоня кудрявой вершиной да и говорит:
 — Давали голодной Маланье оладьи, а она говорит: «Испечены неладно!»

Малаша побежала далее. Вот бежала она, бежала, набежала на молочную реку, на кисельные берега и стала речку спрашивать:
 — Речка-река! Не видала ли ты братца моего Ивашечку?

А речка ей в ответ:
 — Поешь, девочка, моего овсяного киселька с молочком, не побрезгуй, — тогда, может быть, дам весточку о брате.
 — Стану я есть твой кисель с молоком! У моих у батюшки и у матушки и сливочки не в диво!
 — Эх ты, девочка-привередница! Не пришлось бы покаяться!..

Привередница не стала и слушать речку, побежала дальше. Долго бежала она, ища Ивашечку; наткнулась на ежа, хотела его оттолкнуть, да побоялась наколоться, и вздумала с ним заговорить:
 — Ежик, ежик, не видал ли ты моего братца?

А ежик ей в ответ:
 — Видел я, девочка, стаю серых гусей, пронесли они в лес на себе малого ребенка в красной рубашечке.
 — Ах, это-то и есть мой братец Ивашечка! — завопила девочка-привередница. — Ежик, голубчик, скажи мне, куда они его пронесли?

Сказал ей еж, что в этом дремучем лесу живет Баба-Яга, в избушке на курьих ножках; наняла она серых гусей, что она им прикажет, то гуси и делают.

Малашечка тут стала ежа просить, ежа ласкать:
 — Ежик ты мой рябенький, ежик игольчатый! Доведи меня до избушки на курьих ножках!
 — Ладно, — сказал он и повел Малашечку в самую чашу. Привел ее к старой избушке на курьих ножках.

Заглянула Малашечка в отворенную дверь и видит — в углу на лавке Баба-Яга спит, да так, что с нее пар валит; от храпа ее оконницы дрожат. А у окошка Ивашечка сидит, цветочками играет.

Схватила Малашечка брата на руки да и вон из избы!

А гуси чутки. Сторожевой гусь вытянул шею, гагакнул, взмахнул крыльями, взлетел выше дремучего леса и увидел, что Малашечка с братом бежит. Закричал он, загоготал, поднял все стадо гусиное, а сам полетел к Бабе-Яге докладывать. А она спит — ничего не слышит. Уж гусь ей и в то ухо и в другое кричал, а потом рассердился да как щипнет Ягу в самый нос. Вскочила Баба-Яга, схватилась за нос, а серый гусь стал ей докладывать:
 — Баба-Яга — Костяная нога! Ивашечку Малашечка домой несет!

Тут Баба-Яга расходилась, раскричалась:
 — Ах вы дармоеды! За что я вас кормлю?! Подайте мне Ивашечку!

Полетели гуси вдогонку. Летят, друг с дружкой перекликаются…

Заслышала Малашечка гусиный крик, подбежала к молочной реке, кисельным берегам, низенько ей поклонилась и говорит:
 — Матушка река! Прости меня, схорони нас от диких гусей!
 — Ну, теперь отведаешь моего киселька с молоком?

Усталая, голодная Малашечка в охотку поела простого овсяного киселька, а потом припала к реке и всласть напилась молоком.

 — Так-то вас, привередниц, голодом учить и надо, — говорит река. — Садитесь ужо под бережок, укрою я вас.

Села Малашечка с Ивашечкой под крутой бережок; прикрыла их река зеленым тросником.

Гуси налетели, покрутились над рекой, поискали брата с сестрой, поискали, да так ни с чем и воротились к Бабе-Яге.

Рассердилась, раскричалась Яга пуще прежнего:
 — Подайте мне сюда сестру с братом! Летите вдогонку, а не то я с вами самими разделаюсь! Без детей не возвращайтесь!

Вот гуси снова вдогонку за детьми летят. Летят да меж собой перекликаются.

Заслышала Малашечка гусей, пуще прежнего побежала. Подбежала она к дикой яблоньке и просит:
 — Матушка зеленая яблонька! Схорони ты нас, укрой от беды неминучей, от злых гусей!

А яблоня ей в ответ:
 — А не побрезгуешь моим кислым яблочком?

Нечего делать, принялась девочка-привередница дикое яблочко есть, и показался дичок голодной Малаше слаще наливного садового яблочка.

А кудрявая яблонька смотрит, посмеивается:
 — Вот так-то вас, причудниц, учить надо! Давеча не хотела и в рот взять, а теперь ешь над горсточкой, крошки бережешь!

Обняла яблонька ветвями брата с сестрой и посадила их в середочку, в самую густую листву.

Подлетели гуси, осмотрели яблоню — нет никого! Полетели еще туда, сюда да с тем к Бабе-Яге и вернулись.

Как завидела она их порожнем, закричала, затопала, завопила на весь лес:
 — Вот я вас, трутней! Вот я вас, дармоедов! Все перышки ощиплю, на ветер пущу, самих живьем проглочу!

Испугались гуси, полетели назад за Ивашечкой и Малашечкой. Летят да жалобно друг с дружкой, передний с задним, перекликаются: «Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!»

Стемнело в поле, ничего не видать, негде и спрятаться, а дикие гуси все ближе и ближе; а у Малашечки ножки, ручки устали — еле плетется.

Вот видит она — в поле та печь стоит, что ее ржаным хлебом потчевала. Она к печи:
 — Матушка печь, укрой меня с братом от Бабы-Яги!
 — То-то, девочка, слушаться бы тебе отца-матери, в лес не ходить, брата не брать, сидеть дома да есть то, что и отец с матерью едят! А то «вареного не хочу, печеного не ем, а жареного и на дух не надо!»

Вот Малашечка стала печку упрашивать, умаливать: вперед-де таково не буду!
 — Ну, посмотрю я. Пока поешь моего ржаного хлебца!

С радостью схватила его Малашечка и ну есть да братца кормить! «Такого-то хлеба я отроду не видала, говорит, — словно пряник-коврижка!»

А печка, смеючись, говорит:
 — Голодному и ржаной хлеб за пряник идет, а сытому и коврижка вяземская не сладка! Ну, полезайте теперь в устье, да заслонитесь заслоном.

Вот Малашечка с Ивашечкой скоренько сели в печь, затворились заслоном, сидит и слушают, как гуси все ближе подлетают, жалобно друг дружку спрашивают:
 — Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!

Вот полетали они вокруг печки. Не нашли Малашечки, опустились на землю и стали промеж себя говорить: что им теперь делать? Домой возвращаться нельзя: Яга их живьем съест. Здесь остаться тоже нельзя — она их и тут достанет!

 — Разве вот что, братья, — сказал передовой вожак, — вернемся-ка мы в теплые земли, — туда Бабе-Яге доступа нет!

Гуси согласились, снялись с земли и полетели далеко-далеко, за синие моря.

Отдохнувши, Малашечка схватила братца и побежала домой, а дома отец с матерью все село исходили, каждого встречного-поперечного о детях спрашивали; никто ничего не знает, лишь только пастух сказывал, что ребята в лесу играли.

Побрели отец с матерью в лес да подле села на Малашечку с Ивашечкой и наткнулись. Тут Малашечка во всем отцу с матерью повинилась, про все рассказала и обещала вперед слушаться, не перечить, не привередничать, а есть, что другие едят.

Как сказала, так и сделала, а затем и сказке конец.